Савва МОРОЗОВ – меценат вне границ

15-03-2019   8:15      1422      0

Савва Тимофеевич Морозов — один из богатейших людей Российской империи начала ХХ века, меценат и благотворитель. Он был представителем знаменитой династии купцов-старообрядцев. Миллионер управлял семейным предприятием — текстильной Никольской мануфактурой, а также другими компаниями и заводами. Крутой характер, мощный интеллект, великолепное образование (химия в Кембридже), медвежье телосложение, огромное состояние — Савва Морозов был весьма заметной фигурой в бизнесе начала ХХ века.

Текстильный фабрикант и мануфактур-советник

Его называли "купеческим воеводой",
вдохнувшим новую жизнь в искусство.

Вехи меценатства и благотворительности Саввы Морозова

Финансирование МХАТа
Главным делом Саввы Морозова как мецената считается его активное и деятельное участие в жизни Московского художественного театра, в то время только создававшегося Станиславским и Немировичем-Данченко. Сначала купец пожертвовал труппе десять тысяч рублей, а затем, когда у театра возникли трудности, он фактически взял на себя обязанности директора, занимался всеми хозяйственными делами, вникал в каждую мелочь - и при этом тратил на МХАТ собственные средства. В общей сложности Савва Морозов пожертвовал театру около полумиллиона рублей. Одни объясняют этот широкий жест страстью к актрисе театра Марии Андреевой, другие - уверенностью Морозова в том, что этот театр должен повлиять на российскую культурную жизнь. Но, однозначно известно, что Станиславский и Немирович-Данченко состояли в дружеских отношениях с Саввой Морозовым.  

Савва Тимофеевич Морозов на стройке нового здания Московского Художественного театра, 1902 г.

Константин Сергеевич Станиславский. 1902 г.

Владимир Иванович Немирович-Данченко

Зал Московского Художественного театра после перестройки С.Морозовым. Архитектор Ф.О.Шехтель. 1902 г.

Строительство здания в Камергерском переулке
По некоторым данным, Морозов в сумме за восемь лет, с 1896-го по 1904-й, заработал около миллиона рублей, то есть фактически половину своих доходов он отдал новому московскому театру. Сумма его помощи не была бы столь астрономической (в примерном переводе на современные деньги 500 тысяч дореволюционных рублей - это приблизительно 750 миллионов современных), если бы он не решил построить новое современное здание для любимого МХАТа. И денег Морозов не жалел: здание проектировал знаменитый архитектор Шехтель, зрительный зал был рассчитан на 1100 мест, гримерки оборудовали письменным столом и мягкими кушетками для отдыха, а сцена театра с чайкой на кулисах стала гордостью и визитной карточкой труппы.

Новое здание Московского Художественного театра в Камергерском переулке

Создание театра для рабочих и служащих
Но не МХАТом единым жил Савва Морозов. Известны неоднократные случаи его помощи другим театрам, в частности, труппам под руководством Чарского, Абрамовой, Суворина, Корша. Он же, будучи председателем комитета Нижегородской ярмарки, решил выделить крупные средства для проведения гастролей различных театров. Но это не все: Морозов первым построил театр для рабочих и служащих, на что, по данным тогдашней прессы, потратил порядка двухсот тысяч рублей. Возник первый пролетарский театр в подмосковном Орехове-Зуеве, где находилась Никольская мануфактура, текстильное предприятие семьи Морозовых. То есть, Савва Тимофеевич Морозов, вложил двести тысяч собственных средств на развитие культурной жизни рабочих и служащих его же собственного предприятия.

В. Серов. «Портрет Саввы Морозова»

Улучшение жизни рабочих
Строительство театра для своих рабочих было не единственной мерой, предпринятой Саввой Морозовым для улучшения их жизни. Отец мецената, Тимофей Морозов, мало заботился об условиях жизни пролетариев, более того, постоянно взыскивал с них штрафы. Став во главе предприятия, Савва Тимофеевич первым делом отменил систему штрафов. Он построил новые цеха, казармы, оборудованные паровым отоплением, вентиляцией, отдельными кухнями, прачечными, больницу, где рабочих лечили бесплатно, дом престарелых. Морозов ввел даже пособие по беременности для сотрудниц своего предприятия и построил родильное отделение для Староекатерининской больницы. Как результат, фабрика в Орехове-Зуеве за несколько лет вышла на третье место по рентабельности и стала одной из лучших по качеству продукции.

Обучение и стипендии
Морозов не только верил, что возможно превратить безграмотного темного мужика в развитую личность, но и прилагал все усилия для того, чтобы этой цели достичь. Способных рабочих он отправлял на курсы повышения квалификации, во время обучения выплачивал им стипендии, а после, когда они возвращались на фабрику и показывали результаты, повышал зарплату.
Морозов считал, что для улучшения благосостояния людей необходимо развивать технологии, науку и учить людей труду. "В мире творчески работают три силы: наука, техника, труд; мы же технически — нищие, наука у нас под сомнением в ее пользе, труд поставлен в каторжные условия, — невозможно жить", - говорил он. И оказывал помощь не только представителям искусства и пролетариям, но также будущим ученым, студентам, среди которых также были его стипендиаты. Фабрикант являлся почетным членом Общества пособия нуждающимся студентам Московского университета.

Помощь Горькому
Савва Морозов помогал другим без тени высокомерия. Кажется, он считал себя обязанным помогать. Хотя многим проектам он отказывал в поддержке, считая их бесперспективными. Среди художников, писателей, артистов было немало его друзей. Один из них, Максим Горький, оставил воспоминания об удивительном фабриканте.
В одну из первых встреч писатель попросил у Морозова ситцу для тысячи детей с городских окраин: для них Горький устаивал рождественсую елку. Купец не только согласился - охотно - помочь материалом, но также предложил купить сладостей для праздника и повел Горького обедать.
В другой раз, в 1905-м году, он хлопотал об освобождении Горького, когда того посадили в тюрьму и через месяц добился суда.

Помощь Чехову
Случаев, подобных тем, что описаны Горьким, было множество. Загораясь каким-то делом, Савва Морозов отдавался ему без купеческой расчетливости, всей душой. Даже в мелочах, когда люди могли обойтись и без его участия. О случаях помощи, поддержки, мог вспомнить и Чехов. В 1903-м году Савва Тимофеевич активно искал дачу в Подмосковье для Антона Павловича, когда болезнь того обострилась. В другой раз Морозовы всей семьей вышили для писателя подушку с надписью "За душечку", то есть за рассказ Чехова. "Моя Душечка не стоит такой подушечки", - пошутил в ответном письме Чехов.

Антон Павлович Чехов и труппа Московского Художественного театра

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова и Антон Павлович Чехов

ЯРКАЯ ЖИЗНЬ и ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ в РАСЦВЕТЕ ЛЕТ...

 В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с половиной десятка семей - семь из них носили фамилию Морозовы. Самым именитым в этом ряду считался крупнейший ситцевый фабрикант Савва Тимофеевич Морозов. "В Морозове чувствуется сила не только денег. От него миллионами не пахнет. Это русский делец с непомерной нравственной силищей" - Н.Рокшин, московский журналист.

МОРОЗОВЫ
Родоначальником мануфактурной промышленной семьи Морозовых был крепостной крестьянин села Зуева Богородского уезда Московской губернии Савва Васильевич Морозов, который родился в 1770 г. в семье старообрядцев. Сначала он работал ткачом на небольшой шелковой фабрике Кононова, получая на хозяйских харчах по 5 рублей ассигнациями в год. На Савву выпадает жребий идти в солдаты, и он, желая откупиться от рекрутства, делает крупный заем у Кононова, с которым рассчитывается в течение 2 лет.

Савва Васильевич Морозов -  основатель династии.

В 1797 г. он завел собственную мастерскую, однако в следующие 15 лет его семья ничем особенным не выделялась среди других ткачей. В 1779 в с. Зуево он организует собственное производство. В этом ему помогает жена Ульяна Афанасьевна, которая славилась своим искусством красить ткани.

Процветанию Морозовых очень помог великий московский пожар 1812 г., сразу уничтоживший всю столичную ткацкую промышленность. В послевоенные годы в разоренной России ощущался громадный спрос на льняные и хлопчатобумажные изделия, требования на миткаль и ситец были огромны. Предприятие Морозовых, сориентировавшееся на требование рынка, стало быстро богатеть.

Сначала Савва сам носил в Москву свои изделия и продавал их в дома именитых помещиков и обывателей. Потом дело расширилось и пошло настолько хорошо, что примерно в 1820 г. Савве Васильевичу удалось выкупится на волю вместе со всей семьей. Для этого он уплатил своему помещику Гавриле Васильевичу Рюмину баснословную по тем временам сумму в 17 тысяч рублей. К этому времени на Морозовском предприятии уже работало 40 человек.
  Сделавшись самому себе хозяином, Морозов в 1830 г. основал в городе Богородске небольшую красильню и отбельню, а также контору для раздачи пряжи мастерам и принятия от них готовых тканей. Это заведение послужило началом будущей Богородско-Глуховской хлопчатобумажной мануфактуры.
  В 1838 г. Савва Васильевич открыл одну из крупнейших в России по размерам Никольскую механическую ткацкую фабрику, которая размещалась в большом многоэтажном каменном корпусе, а через девять лет — в 1847 г. он выстроил рядом огромный прядильный корпус.

Никольская мануфактура.
  В 1842 году он получил потомственное почетное гражданство и купил дом в Рогожской слободе. Выбор места был неслучаен - Рогожская слобода была районом, в котором жили старообрядцы, и Морозов, происходивший из раскольнической семьи, хотел жить вместе со своими единоверцами.
  В 1850 г. уже в очень преклонном возрасте Савва Васильевич отошел от дел и передал управление предприятием сыновьям. Умер он в 1860 г.
  Сыновья продолжили дело отца. У Саввы Васильевича было пять сыновей: Тимофей, Елисей, Захар, Абрам и Иван. О судьбе последнего известно немного, а первые четыре явились сами или через своих сыновей создателями четырех главных морозовских мануфактур и родоначальниками четырех главных ветвей морозовского рода. Тимофей был во главе Никольской мануфактуры; Елисей и его сын Викула — мануфактуры Викулы Морозова; Захар — Богородской-Глуховской, а Абрам — Тверской.
  Еще в 1837 г. от отца отделился старший сын Елисей Саввич, который открыл в селе Никольском свою красильную фабрику. Он, впрочем, более интересовался религиозными вопросами, поэтому процветание этой ветви Морозовых началось только при его сыне Викуле Елисеевиче.В 1872 г. он выстроил бумагопрядильную фабрику, а в 1882 г. учредил паевое «Товарищество Викула Морозов с сыновьями».
  Богородское заведение Саввы Васильевича перешло к его сыну Захару. В 1842 г. он перенес его в село Глухово. Постепенно расширяя дело, он в 1847 г. построил механическую ткацкую фабрику, а в 1855 г. утвердил паевое товарищество «Компания Богородско-Глуховской мануфактуры». После его смерти в 1857 г. всеми делами заведовали его сыновья Андрей и Иван Захаровичи, при которых дело еще больше расширилось и расцвело. Потомки Абрама Саввича стали хозяевами Тверской мануфактуры.

Главы четырех семейных фирм Морозовых: Абрам Абрамович Морозов (внук), Тимофей Саввич Морозов (младший сын), Иван Захарович Морозов (внук) и Викула Елисеевич Морозов (внук).


  Между братьями началось здоровое, почти спортивное соперничество. Каждый пытался превзойти другого и доказать, что его мануфактура лучше. Когда строившаяся Нижегородская железная дорога подошла к владениям братьев, за нее взялись сразу с трех сторон. Захар требовал провести ее через Богородск, Елисей - слева от Никольского, а Тимофей - справа. Согласно широко распространенной в те времена народной легенде Тимофей якобы специально внедрил в ряды строителей-железнодорожников своих рабочих с тем, чтобы они под шумок провели дорогу так, как нужно хозяину.Так это было или нет, а дорога в 1861 году прошла через владения Тимофея Саввича. В том же году страна впервые узнала о селении Никольское.
  «Никольское состоит исключительно из построек, принадлежащих фабрикантам Морозовым, - писали «Владимирские губернские ведомости». - Здесь вы не найдете ни одного гвоздя, ни одной щепки, которые бы не принадлежали Морозовым. Минимальная цифра народонаселения в местечке простирается ежегодно до 15 тыс. человек и состоит из людей, пришлых сюда ради куска насущного хлеба».
Для сравнения: в Москве к тому времени насчитывалось порядка 25 000 фабричных рабочих, в Питере - 23 000.

ТИМОФЕЙ САВВИЧ МОРОЗОВ


  Такого злого капиталиста, каким был Тимофей Саввич Морозов, найти сложно. Рабочие на его заводах получали минимально возможную плату, большую ее часть выдавали «чеками», отоварить которые можно было только в морозовских же магазинах. Рабочий день составлял 12 - 14 часов, при этом дирекция частенько объявляла рабочими даже дни общероссийских и главных церковных праздников. Все облагалось штрафами, на которые уходило до половины заработка. Штрафовали за песни на рабочем месте (это в ткацких-то цехах, где своего голоса не услышишь), за грязную обувь, за непосещение церковных богослужений, за то, что зазевался и не снял шапку перед мастером...

Люди жили в казармах по три семьи в комнате, да и комнаты-то были фиктивные, разделенные фанерными перегородками.
  В кабинете Тимофея Саввича никто из служащих компании не имел права сидеть даже во время многочасовых совещаний.В народе хозяина не любили и слагали о нем немыслимые легенды. Говорили, что крыша его дома выложена золотыми листами. По другой версии, золотым в его доме был нужник. Говорили, что он продал душу дьяволу, и теперь его пуля не берет. Говорили, что он собственноручно замучил сорок человек, которых закопали в подвале заводоуправления. В общем, могильщиков себе Тимофей воспитал -- хоть куда. Решительных, озлобленных, голодных. Так стоит ли удивляться, что первая в России крупная стачка произошла как раз на заводах Тимофея Саввича.
  Началось все с того, что дирекция Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко», как к тому времени называлась компания, 5 января 1885 года объявила 7 января, великий праздник Крещения Господня, рабочим днем. Такого в России еще не было. Вечером того же дня в местном трактире собрались наиболее рьяно настроенные рабочие, которые поклялись 7 января остановить фабрику. Толпы рассвирепевших людей направились громить контору, лавки, квартиры начальников.
  В ночь с 7-го на 8-е в Никольское по личному распоряжению Александра III прибыли два пехотных батальона и отряд конницы. Весь поселок был оцеплен патрулями. Днем из Москвы приехал сам Тимофей Саввич, который, посовещавшись с администрацией, сделал рабочим мелкие уступки и опять уехал в столицу. Такое положение стачечников не устроило. Вечером следующего дня они выдвинули свои требования.
  В конце концов в поселок ввели еще три пехотных батальона и шесть казачьих сотен. К 17 января стачка была подавлена, а ее организаторы арестованы, однако заставить народ вернуться к работе было еще сложно.

Рабочие Никольской мануфактуры называли Тимофея Морозова не иначе как «кровососом». И без того мизерные зарплаты он умудрялся урезать бесконечными штрафами.


  На судебном процессе над организаторами стачки Тимофей Саввич выступал как свидетель. Когда его вызвали для дачи показаний, он встал и на совершенно ровном месте, в проходе между креслами, упал и в кровь разбил нос. Из зала тут же закричали: «Это тебя Бог наказывает, кровопийца!»  Большинство из обвиняемых на процессе были оправданы, лишь нескольких человек приговорили к трем месяцам тюрьмы и тут же в зале отпустили, поскольку они уже провели в предварительном заключении около года.
  После стачки Тимофей Саввич отменил на заводе штрафы, уволил ненавистных рабочим мастеров, дал полный расчет тем, кто пожелал уйти с фабрики.  Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком. О фабрике и слышать не хотел: "Продать ее, а деньги – в банк".  И только железная воля его жены спасла мануфактуру от продажи. Фабрика стала ее собственностью, но управление производством она поручила сыну Савве. За оставшиеся ему четыре года жизни Тимофей Саввич так и не смог отойти от шока и, по воспоминаниям близких, часто рассказывал, что видел во сне надвигающихся на него грязных, оборванных и злых рабочих.
  А к управлению фирмой приступил самый, пожалуй, знаменитый из Морозовых - Савва Тимофеевич. 

САВВУШКА


 

Нет, бывает, конечно, что яблоко от яблони падает далековато, но чтоб его уж так забросило...
Савва Морозов родился 15 февраля (по новому стилю) 1862 года. Его детские и юношеские годы прошли в Москве в родительском особняке, расположенном в Большом Трехсвятском переулке. Свобода детей в доме ограничивалась молельней и садом, за пределы которого их не пускала вышколенная прислуга. Отца он видел редко, мать, казалось ему, отдавала предпочтение другим детям.

Мария Федоровна Морозова (урожденная Симонова), мать Саввы
  Будущий капиталист и вольнодумец воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Савве и младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась Сереже – маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи, но это было не единственное чудачество хозяйки.
  Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, она не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По этой же причине не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в кулаке так, что они рыпнуться не смели без ее дозволения. Применялись при этом веками испытанные "формы воспитания" – за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль нещадно драли.
  Савва не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда.
Впервые родители проявили к нему интерес, когда Савва был уже подростком: домашние учителя объявили Тимофею Саввичу и Марии Федоровне, что больше ничему Савву научить не могут - мальчик проявляет недюжинные способности к точным наукам и нуждается в серьезном образовании.
 По окончании в 1881 году гимназии Савва поступил на физико-математический факультет Московского университета. Там серьезно изучал философию, посещал лекции по истории В.О.Ключевского. Потом продолжил образование в Англии. Изучал химию в Кембридже, работал над диссертацией и одновременно знакомился с текстильным делом. В 1887-м, после морозовской стачки и болезни отца, вынужден был вернуться в Россию и принять управление делами.
 На отцовских предприятиях Савва провел полнейшую модернизацию производства: поставил новые станки, оборудовал все фабрики мощными паровыми машинами, провел электрическое освещение, сократил управленческий аппарат и ввел твердые расценки. Построил трехэтажные каменные общежития для семейных рабочих и дома дешевых квартир, перевел товарищество на девятичасовой рабочий день и открыл в Никольском первый публичный театр.

Построенная в те далекие времена больница до сих пор функционирует и называется Морозовской. Огромные кирпичные корпуса с просторными палатами и кабинетами и сегодня вызывают удивление и восхищение. Для снабжения больницы, яслей и богадельни мясомолочной продукцией в хозяйственных пристройках держали коров и кур.
  На окраине поселения был разбит прекрасный зеленый парк. Здесь рабочие отдыхали, по праздникам приносили самовары, накрывали столы, весело с песнями и плясками проводили время. У входа в парк возвышалась открытая сцена, знаменательная тем, что на ней 7 августа 1918 года пел Федор Шаляпин. Савва был инициатором постройки летнего театра, а позднее, в 1904 году, каменного здания театра на 1350 мест.
  Создал первое в стране общество трезвости, открыл «сад отдыха», где для рабочих по вечерам играл специально нанятый оркестр, а по выходным на летней эстраде выступали приглашенные из столицы артисты и в котором рабочим бесплатно раздавали чай и сладости. На территорию сада запрещено было проносить спиртные напитки, однако, по воспоминаниям местных жандармов, рабочие все равно умудрялись перебрасывать завернутые в толстые тряпки бутылки через высокую ограду.
  Родственники, представители ветви Елисеевичей, восприняли социальные преобразования Саввы как личный вызов и тоже ринулись улучшать условия быта рабочих. Ими в короткий срок были выстроены две больницы, школа и читальный зал. Только вот в культуре хозяин Товарищества мануфактур «Викула Морозов с сыновьями» Алексей Викулович был не силен. А поэтому решил бить по спорту и построил в поселке футбольный стадион, ставший одним из лучших стадионов России. При стадионе из рабочих Викуловской мануфактуры была создана футбольная команда клуб-спорт «Орехово», неоднократно становившаяся чемпионом империи.
  Однако все преобразования Савва проводил всего лишь как наемный директор: после смерти Тимофея Саввича все семейные предприятия перешли к его жене, Марии Федоровне. Втайне Мария Федоровна гордилась сыном – Бог не обделил его ни умом, ни хозяйской сметкой. Хотя и сердилась, когда Савва распоряжался сначала по-своему, как считал нужным, и лишь затем подходил: "Вот, мол, маменька, разрешите доложить…"

Отец боялся, что «социалист» Савва пустит по ветру семейное имущество, и оставил ему лишь незначительные паи, приносящие неплохой доход, но не дающие права решающего голоса.  Тимофей Саввович топал на сына ногами и ругал его социалистом.
"- А в добрые минуты, совсем уж старенький – гладит меня, бывало, по голове и приговаривал: "Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею",- вспоминал Савва Морозов.
  Между тем тревоги отца были напрасны: реорганизованные Саввой фабрики заработали вдвое продуктивнее, чем прежде. Деньги, которые молодой директор, казалось, просто выбросил, весьма быстро вернулись в семью и принесли неплохие дивиденды.
 Сказать, что Савву в народе любили, - значит не сказать ничего. Его просто обожали и ласково называли Саввушкой. Он ходил по Никольскому в стоптанных ботинках и запросто разговаривал с людьми. «Вот подождите, -- говорил он рабочим, - лет через десять я здесь улицы золотом замастырю». В народе ходили легенды о том, что по вечерам Савва часто переодевается в крестьянскую рубаху и ходит в таком виде по улицам, а потом того, кого заметил в плохом отношении к рабочему люду, выгоняет без объяснения причин.

СКАНДАЛЬНАЯ ЖЕНИТЬБА
  Савва Тимофеевич проявил упорство не только в реорганизации текстильного производства, но и в собственной женитьбе. Он влюбился в  жену своего троюродного племянника,  Сергея Викуловича, сына Викулы Елисеевича, соседа по Никольскому, молодую красавицу Зинаиду Григорьевну, урожденную Зимину, настоял на ее разводе, и, несмотря на протесты со стороны родственников, перед окончанием университета обвенчался с ней.
  Мать Саввы часто выговаривала ему: «Уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел... Что бесприданница твоя Зиновия – еще полбеды, разводка, вот что плохо. Мало ли в Москве достойных фамилий, а ты Зимину взял, дочку купца второй гильдии, да еще мужнюю жену, от племянника увел».
  И для семьи Морозовых, и для семьи Зиминых развод Зинаиды и женитьба Саввы на разведенной были страшным позором. Отец Зины (на самом деле ее звали Зиновией, на светский манер она нарекла себя сама) говорил дочери: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть».

Зинаида Григорьевна Морозова (урожденная Зимина) ждет первенца - Тимофея. 1888 г.
  Про Зинаиду в народе была сложена отдельная легенда. Говорили, что она сама «из заводских», что работала на Никольской фабрике Елисея Саввича присучальщицей, то есть следила за тем, чтобы не рвалась нить, что там-то ее и заметил младший из клана Елисеевичей, который и взял девушку в барские хоромы. На самом же деле Зина была дочкой купца второй гильдии Зимина, хозяина «Зуевской мануфактуры И.Н. Зимина».
 Семнадцати лет отроду её выдали замуж за Сергея Викуловича Морозова, который зачастую предпочитал компанию друзей обществу молодой жены. Как-то накануне Рождественского бала он уехал на охоту – Зинаида Григорьевна проявила своеволие, отправилась на бал одна. За её спиной шептались, она делала вид, что не замечает. В этот вечер она встретила Савву Тимофеевича Морозова, дядю своего мужа. Позже Савва признался, что влюбился в неё с первого взгляда.
 Морозовым везло на властных, надменных, умных и очень честолюбивых жен. Зинаида Григорьевна лишь подтверждает это утверждение. Умная, но чрезвычайно претенциозная женщина, она тешила свое тщеславие способом, наиболее понятным купеческому миру: обожала роскошь и упивалась светскими успехами. Муж потворствовал всем ее прихотям

Зинаида Григорьевна Морозова (урожденная Зимина) ждет первенца - Тимофея. 1888 г.

Для любимой жены Савва Морозов построил в 1893 году замок, какого не бывало в Москве. Зинаида денег мужа не считала и слухи о роскошестве особняка быстро облетели всю Москву (все интерьеры были тщательнейшим образом проработаны Шехтелем, при участии Врубеля). Готические башенки, стрельчатые окна, зубцы на стенах – от дома веяло тайной, духом средневековья. Этот же особняк считается одним из прообразов особняка булгаковской Маргариты.
  Сейчас он принадлежит  МИД РФ , находится по адресу Спиридоновка, д.17 и используется для приемов на высшем уровне (в частности именно здесь в свое время заседала "Большая Восьмерка").

Особняк Морозова на Спиридоновке.


  В этом же особняке Морозов какое-то время укрывал находящегося в бегах революционера Баумана. И вот незадача: именно в это время Морозова решил посетить с обедом сам московский генерал-губернатор Сергей Александрович... Прием был обставлен шикарнейшим образом. Сергей Александрович сидел за столом и даже не подозревал, что сидящий здесь же "друг семьи" Морозовых есть не кто иной, как опаснейший революционер Бауман, которого искала и не могла найти вся московская полиция.
  Личные апартаменты Зинаиды Григорьевны были обставлены роскошно и эклектично. Спальня "Ампир" из карельской березы с бронзой, мраморные стены, мебель, покрытая голубым штофом. Аппартаменты напоминали магазин посуды, количество севрского фарфора пугало: из фарфора были сделаны даже рамы зеркал, на туалетном столике стояли фарфоровые вазы, по стенам и на кронштейнах висели крохотные фарфоровые фигурки.

Зинаида Григорьевна Морозова

Кабинет и спальня хозяина выглядели здесь чуждо. Из украшений – лишь брозовая голова Ивана Грозного работы Антокольского на книжном шкафу. Пустые эти комнаты напоминали жилище холостяка.
  Вообще, матушкины уроки не пропали даром. По отношению к себе Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп – дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог появиться в заплатанных ботинках. В пику его непритязательности, мадам Морозова старалась иметь только "самое-самое": если туалеты, то самые немыслимые, если курорты, то самые модные и дорогие. Савва на женины дела смотрел сквозь пальцы: обоюдная бешеная страсть скоро переросла в равнодушие, а потом и в совершенное отчуждение. Они жили в одном доме, но практически не общались.

С. Т. Морозов с детьми Марией, Еленой, Тимофеем. 1897 г.

С. Т. Морозов с младшим сыном Саввой. 1904 г.

Савва Тимофеевич Морозов с матерью Марией Федоровной и детьми Марией, Тимофеем и Еленой. 1898 г.

Хваткая, с вкрадчивыми взглядом и надменный лицом, комплексовавшая из-за своего купечества, и вся увешанная жемчугами, Зинаида Григорьевна сверкала в обществе и пыталась превратить свой дом в светский салон. У нее "запросто" бывала сестра царицы, жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна. Чередой шли вечера, балы, приемы…

Морозова была постоянно окружена светской молодежью, офицерами. Особым ее вниманием пользовался А.А.Рейнбот, офицер Генерального штаба, блестящий ухажер и светский лев. Морозова понимала, что королеву признают в ней из-за денег, а не из-за происхождения, и даже парижские платья не сделают её профиль благороднее. Да и не похожа на записных красоток своего времени: её щёки не были румяными, плечи покатыми, а взор наивным – смуглая, "бровьми союзна", с тёмной цыганщиной в глазах, она была для своего времени слишком эффектна, слишком целеустремлённа, слишком расчётлива.

ТЕАТР
  Всем известна история о том, как в Москве в 1897 году в «Славянском базаре» встретились купец первой гильдии Алексеев, взявший себе потом по бабке псевдоним Станиславский, и дворянин, театральный критик Немирович-Данченко и что потом из этого вышло. А вот о том, что без помощи другого купца, а именно Саввы Тимофеевича, из этого не вышло бы ровным счетом ничего, известно уже гораздо меньше.Согласно легенде Савва Тимофеевич как-то посетил спектакль молодого еще Художественного театра, посмотрел на Москвина в роли царя Федора Иоанновича и так растрогался, что тут же пришел на собрание акционеров театра и скупил все его паи. На самом деле Савва был одним из первых купцов, откликнувшихся на просьбу Алексеева и Немировича-Данченко помочь в создании первого в России общедоступного театра.
 За четыре года Савва израсходовал на Московский художественный театр более 200 000 рублей. Он отремонтировал под его нужды театр «Эрмитаж», на сцене которого выступала труппа МХТ, покупал костюмы для спектаклей, а для пьесы «Снегурочка» даже снарядил экспедицию за костюмами на Север, покрывал убытки и выступал как главный поручитель в финансовых вопросах.
  Савва Тимофеевич, занимая должность технического директора, лично руководил осветительной службой театра. Как-то один из его друзей, придя в особняк на Спиридоновке, увидел, как Савва на дорогущем столе красного дерева смешивает какие-то лаки. «Савва, ты бы хоть подстелил что-нибудь, испортишь ведь мебель», -- заикнулся гость. «Стол что, ерунда, -- ответил хозяин, -- такой любой столяр за сто рублей сделает. А вот лунный свет только у меня в театре будет». Главный осветитель МХТ, дипломированный химик готовил цветной лак для световых фильтров «Снегурочки».
  Если за период до 1902 года Савва истратил на театр 200 000 рублей, то за один только 1903 год его расходы по той же статье составили 300 000 рублей. Связано это было с тем, что Савва нашел для театра в Камергерском переулке новое здание, которое арендовал на двенадцать лет и полностью перестроил. А в 1904 году он вышел из Товарищества для учреждения в Москве Общедоступного театра, безвозмездно передав все свои паи театру. И виной тому была, как это часто бывает, женщина...
 

ЛЮБОВЬ

Савва Тимофеевич был натурой увлекающейся и страстной. Недаром побаивалась матушка Мария Федоровна: "Горяч Саввушка!.. увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется, не дай Бог".
  Мария (в девичестве Юрковская) была женой  страстного театрала - действительного статского советника Андрея Алексеевича Желябужского, который был членом правления Российского театрального общества. Он был старше супруги на 18 лет и занимал высокий пост в железнодорожном ведомстве России.  У супругов было двое детей сын Юрий и дочь Екатерина.

Мария Федоровна Андреева

И она, и ее муж страстно любили сцену – господин Желябужский был талантливым актером-любителем. Статский советник вместе с женой выступали в домашних спектаклях, видный московский фабрикант господин Алексеев, красавец, франт и звезда любительской сцены (там его знали под псевдонимом Станиславский), был их добрым знакомым. Желябужский выбрал себе сценическое имя Андреев. Под этой фамилией дебютировала и Мария Федоровна на сцене Московского художественного театра.

  Андреева не была счастлива в семье. Ее муж встретил другую любовь, однако супруги, соблюдая приличия, жили одним домом ради двоих детей. Мария Федоровна находила утешение в театре.
Судьба свела её с Константином Сергеевичем Станиславским, с которым она какое-то время вместе играла в спектаклях. А когда Станиславский и Немирович-Данченко стали создавать Художественный театр, Мария приняла в этом самое деятельное участие. Перед её обаянием не мог устоять ни один чиновник, а меценаты по первому её слову жертвовали немалые деньги.

М. Ф Андреева. Фото с автографом М. Горькому: «Апеша, не забывай меня. Пиши побольше. Маруся. 4 мая 1904 г.»

Тогда в ее жизни появился Савва Тимофеевич Морозов. Миллионер был сдержан, немногословен, не любил, когда на него обращали внимание, но деньги дал он, а не кичившиеся своей благотворительностью купцы. Тогда мрачноватый и неразговорчивый Морозов сильно ее забавлял; то, что смеяться над ним нельзя, она поняла позднее.
  Она знала, что московский миллионер влюбился в нее отчаянно и сразу , и ей это льстило. А он быстро понял, какую муку может принести любовь к красивой, умной и абсолютно недоступной женщине.
Завязался бурный роман. Морозов восхищался ее редкостной красотой, преклонялся перед талантом и мчался выполнять любое желание.
  Пройдет несколько лет, и Станиславский напишет ей резкое письмо: "Отношения Саввы Тимофеевича к Вам – исключительные… Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву… Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал… ради спасения кого-то….
  Я люблю ваши ум и взгляды и совсем не люблю вас актеркой в жизни. Эта актерка – ваш главный враг. Она убивает в вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной и на сцене, и в жизни".

  Это письмо написано сразу после того, как Андреева, первая актриса театра, игравшая главные роли, объявила, что порывает с МХАТом. Она запомнила его на всю жизнь – упрек был справедлив, тогда в ней оставалось чересчур много от болтливой московской кокетки.

М. Ф. Андреева позирует Илье Е. Репину в присутствии М. Горького. 1905 г.

В театре, быстро завоевавшем популярность, Мария играла ведущие роли, многие москвичи ходили в Художественный «на Андрееву». Но вскоре в театре появилась еще одна прекрасная актриса - Ольга Книппер, и Станиславский стал отдавать ей роли, на которые претендовала Андреева. Возник конфликт, который Станиславский не смог или не захотел вовремя погасить, а его опрометчивые высказывания о романе Марии с Морозовым, сравнение игры Андреевой и Книппер в пользу последней только «подлили масла в огонь».  Андреевой давали второстепенные роли – она требовала главных, жаловалась Станиславскому и Морозову на Немировича-Данченко. В конце концов два совладельца театра так возненавидели друг друга, что не могли спокойно разговаривать.
  Мария решила уйти из Художественного театра, отправив на прощание едкое письмо Станиславскому: «Художественный театр перестал быть для меня исключением, мне больно оставаться там, где я так свято и горячо верила, что служу идее... Я не хочу быть брамином и показывать, что служу моему богу в его храме, когда сознаю, что служу идолу и капище только лучше и красивее с виду. Внутри него - пусто».
  Преданность Саввы своему кумиру не знала границ. Он тут же заявил, что более не несет перед МХАТом никаких финансовых обязательств, и решил создать в Петербурге новый театр, руководить которым будут Андреева и Горький. Революция 1905 года помешала осуществлению его грандиозных замыслов.


СТРАСТЬ И РЕВОЛЮЦИЯ
Андреева была женщина истерическая, склонная к авантюрам и приключениям. Только театра ей было мало , ей хотелось театра политического. Сначала Мария Федоровна подружилась с марксистом-репетитором своего сына, затем с его друзьями-студентами, они изучали «Капитал», потом ее попросили собрать для партии немного денег, и дело пошло так хорошо, что хватило на издание «Искры». Потом студентов сослали. Мария Федоровна, играя в этот день Ирину, так рыдала, что встревоженный Морозов помчался на Петровку, в магазин Пихлау и Бранта, купил целую партию меховых курток – их хватило на всех арестованных студентов Московского университета, а потом внес министру внутренних дел десять тысяч рублей залога.

Демонстрация в Москве. 1905 г.

Морозов давал деньги, которые шли и на поддельные паспорта, и на оружие, и на «Искру», а в ней печатали репортажи из Орехово-Зуева, где рассказывалось, как голодают его собственные рабочие. ( О том, что правды здесь мало, Мария Федоровна не думала – на фабрике она не появилась ни разу.)
  Она быстро подобрала ключи к незанятому сердцу сорокалетнего олигарха, и через нее в партийную кассу шустро потек денежный ручеек. Ей удалось быстро убедить Савву в верности марксистских идей, она познакомила своего нового любовника с Горьким, Красиным и Бауманом. И Савва увлекся новой идеей не на шутку: он давал деньги на издание «Искры», покупал теплую одежду для ссыльных, финансировал побеги из тюрем, прятал беглых каторжников в собственном кабинете. Смешно, но факт: Савва лично тайно проносил на свои фабрики революционную литературу и распространял ее среди рабочих.

С. Т. Морозов с детьми Тимофеем, Марией, Еленой и Саввой. 1905 г.

Достижения Марии высоко оценил вождь пролетарской революции товарищ Ленин, присвоив Андреевой партийную кличку «Товарищ Феномен». Савва революционером не стал. Он лишь сочувствовал рабочему классу, мечтал о демократических переменах в обществе. Богатый предприниматель «внимательно следил за работой Ленина, читал его статьи и однажды забавно сказал о нем: «Все его писания можно озаглавить: «Курс политического мордобоя» или «Философия и техника драки».
  Но была еще одна любовь в жизни Андреевой. Когда-то перед одним из спектаклей в ее гримуборную привели Максима Горького – странного, высокого, худого как щепка, нелепо одетого, дурно воспитанного человека. Но у него длинные пальцы, лучезарная улыбка и прекрасные голубые глаза. Он говорил басом, курил в кулак, держался то слишком выспренно, то чересчур скованно и обожал дешевые безделушки, на которые ей было противно смотреть. Он был гением (Мария Федоровна поверила в это, как в «Капитал»), настоящим человеком, победившим и несправедливость, и нужду, в нем воплотилось, все чему она хотела служить.

М. Ф. Андреева позирует Илье Е. Репину в присутствии М. Горького. 1905 г.

Андреева и Горький стали любовниками.

Это открытие было для Саввы тяжелейшим потрясением. Морозов любил ее больше жизни, она была его мечтой и проклятием. Ради  нее он сломал свою судьбу, но об этом Мария Федоровна давным-давно забыла…

Актер А.А.Тихонов рассказывал об этом так:
"Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.
- Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя… Мне некуда положить…
Мария Федоровна Андреева, очень красивая, в белом платье с глубоким вырезом, протянула мне рукопись с горьковской поэмой "Человек". В конце была сделана дарственная приписка – дескать, что у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого она, Андреева, может сделать каблучки для своих туфель.
Стоявший рядом Морозов выхвати рукопись и прочел посвящение.
- Так… новогодний подарок? Влюбились?
Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснушчатые пальцы тряслись".

Через год Андреева  ушла от мужа, так и не получив развод. Светские приятели сделали вид, что ее не существует – семейство знакомого камергера проходило мимо, не раскланиваясь, ее перестали приглашать друзья мужа, и лишь Савва Морозов по-прежнему оставался ее рыцарем – он жалел только о том, что ему, постороннему человеку, невозможно за нее заступиться… Это было и трогательно, и смешно, и она с удовольствием пересказывала его слова Горькому.
  Савва Тимофеевич жил по законам русской литературы, где страдание от любви и потакание стервам и истеричкам почиталось за добродетель. Даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов все равно трепетно о Марии Федоровне заботился. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перитонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов. Ей он завещал страховой полис на случай своей смерти (в случае смерти Морозова Андреева могла получить по страховке 100 тысяч рублей). По сути, это был смертный приговор, подписанный собственной рукой.


ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СТРАСТИ
  «Экий омерзительный человек, в самом деле! - в сердцах однажды воскликнул Савва Тимофеевич, крепко поругавшись с Максимом Горьким. - Зачем он представляется босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии и оставил семье большое наследство?»
  Морозов не смог противостоять маститому сопернику, и вынужден был налаживать отношения с женой, и не без успеха. Женщины едва знали друг друга - жена Морозова была глубоко безразлична Марии Федоровне. А та благодаря Андреевой испытала унижение, которого хватило на всю жизнь: муж влюбился в эту даму и в течение нескольких лет жил со своей законной женой так, как могли бы жить брат с сестрой; потом у дамы появился любовник, и Савва снова вернулся в супружескую постель...
  Зинаида Григорьевна Морозова не разбиралась в нюансах. Она считала Савву сбившимся с пути, вывихнутым, неправильным человеком, но они прожили в любви и согласии больше десяти лет, и она оплакивала свою молодость, прекрасное начало их брака, то, как он заботился о ней и старался ее порадовать. Муж вернулся к ней, но он все равно любил другую. Ей казалось, что статская советница приворожила Савву, а затем выжала и бросила. Через год у Морозовых родился четвёртый ребёнок - сын Савва.…

«Манифестация 17 октября 1905 года», худ. Илья Репин. 1907-1911 гг.

Шел 1905 год, в стране наступили тревожные времена, назревала первая русская революция. После кровавого воскресенья волнения рабочих усилились и охватили многие города России. Орехово-Зуево не было исключением. Немалую роль в формировании революционного настроя рабочих Морозовской мануфактуры сыграл Леонид Красин, которого Савва пристроил руководить строительством электростанции еще в 1904 году.

Красин хорошо разбирался не только в электричестве, но и в изготовлении взрывных устройств. Недаром он возглавлял Боевую техническую группу при большевистском руководстве. Экспроприации Красина заключались в организации бандитских налетов на банковские экипажи с целью захвата денег.
  В Москве в квартире Горького была оборудована мастерская Красина, которую зорко охраняли грузинские боевики легендарного Симона Камо. Именно здесь были сконструированы бомбы, взорвавшиеся в резиденции Столыпина в августе 1906 года. В тот раз Столыпин не пострадал, но в результате взрыва 32 человека были убиты и десятки получили ранения. Террористические акции набирали обороты. «Красин мечтал создать портативную «бомбу величиной с грецкий орех», – вспоминал Лев Троцкий. Боевые заслуги Красина были высоко оценены соратниками, и его назначили казначеем ЦК.
  Наконец, Савва осознал, какую угрозу для общества представляют пламенные революционеры, и прекратил денежные вливания в их казну. Такой поворот не устраивал большевиков, они попытались надавить на спонсора, но Савва был непреклонен, большевики тоже.
  В начале 1905 года на Морозовской текстильной мануфактуре началась массовая забастовка. Савва решил пойти на компромисс. Он попросил у своей матери доверенность на ведение дел, чтобы договориться с рабочими и выполнить их требования. Но мать, по-прежнему возглавлявшая мануфактуру, категорически отказалась идти на поводу рабочих. Когда сын попытался возразить, она заявила: «И слушать не хочу! Сам не уйдешь – заставим!». И она выполнила угрозу – Савва был отстранен от руководства.
  Круг одиночества неумолимо сжимался. Морозов остался в совершенной изоляции. Талантливый, умный, сильный, богатый человек не мог найти, на что опереться. Любовь оказалась невозможной и неправдой. Светская жена раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, да и вообще среди купцов было невообразимо скучно. Он презрительно называл коллег "волчьей стаей". "Стая" отвечала ему боязливой нелюбовью. Постепенно пришло понимание истинного отношения к нему со стороны "товарищей": большевики видели в нем всего лишь глупую дойную корову и беззастенчиво пользовались его деньгами. В письмах "искреннего друга" Горького сквозил откровенный расчет.
  Савва впал в жестокую депрессию. Причины назывались разные, в том числе конфликт с матерью. Возможно, действия мамаши задели его самолюбие, но никоим образом не коснулись его достатка. Морозов оставался богатым промышленником. Ему принадлежали рудники, лесозаготовки, химические заводы, больницы, газеты. Разрыв с Андреевой произошел за несколько лет до этого и тоже не мог стать причиной нервного срыва. По Москве распускали слухи о его безумии.
  Савва Тимофеевич начал избегать людей, много времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. Его жена бдительно следила, чтобы к нему никто не приходил, и изымала поступавшую на его имя корреспонденцию. По настоянию жены и матери был созван консилиум, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессонице, приступах тоски. Врачи рекомендовали направить "больного" для лечения за границу.

КОНЕЦ ВСЕМУ
15 апреля Савва Тимофеевич вместе с женой и доктором отправился во Францию, в Канны. Такое решение приняли на семейном совете, чтобы удалить Савву от опасных друзей, а заодно поправить здоровье. Видимо, уже тогда по Европе бродил не только «призрак коммунизма», но и его агенты. Позднее Зинаида Григорьевна вспоминала, что около их дома во Франции постоянно отирались некие подозрительные личности.

Обнаруженный в архиве г.Канны снимок Ройял-Отеля,где был убит С.Т.Морозов

Ничто не предвещало трагической развязки – накануне Савва собирался в казино и был в нормальном расположении духа.
  13 мая в апартаментах Морозова прогремел выстрел. Зинаида Григорьевна вбежала в комнату мужа и обнаружила его с простреленным сердцем. Через распахнутое окно она заметила убегающего человека. Рядом с телом убитого полиция нашла две записки. В одной было написано: «Долг – платежом. Красин». В другой – посмертное обращение Саввы, в котором он просил никого не винить в его смерти.

Предсмертная записка (?) Саввы Морозова

Почерк последней записки был похож на почерк Красина. Личный врач Морозова с удивлением отметил, что руки убитого были аккуратно сложены на животе, глаза закрыты. Доктор сомневался, что самоубийца мог это сделать без посторонней помощи.
  До конца своей жизни Зинаида Григорьевна не верила в самоубийство Саввы и утверждала, что в Каннах ее мужа посещал Красин. По настоянию матери погибшего была принята официальная версия – самоубийство на почве нервного срыва. «Оставим все как есть. Скандала я не допущу», – решила она.
 Расследование факта самоубийства С. Т. Морозова, было поручено контрразведчику, полковнику Сергею Николаевичу Свирскому.
  "В настоящий момент на основе собранных данных мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть факта самоубийства Саввы Морозова,— докладывал он Николаю II.— Протокол о самоубийстве Морозова был составлен французской криминальной полицией со слов лица, пожелавшего остаться неизвестным... фото трупа отсутствует, свидетельства о смерти тоже нет... "
\

Акт о смерти Саввы Морозова (г.Канны)

Металлический гроб с неким телом был доставлен в Москву через Ревель на борту яхты «Ева Юханссон», приписанной к гельсингфорскому яхт-клубу троюродным братом Саввы купцом 3-й гильдии Нижегородской губернии Фомой Пантелеевичем Морозовым. При отпевании гроб не вскрывался и был закопан на Рогожском кладбище без вскрытия. По правилам русской православной церкви самоубийц принято хоронить за оградой кладбищ; в данном случае твёрдое правило было нарушено, значит, в гробу находилось тело кого угодно, но только не самоубийцы.
  По своему вероисповеданию Савва Морозов, как, впрочем, и весь клан Морозовых, был старообрядцем, а среди них самоубийство всегда считалось и считается по сей день самым страшным, а главное, непростительным грехом. Самоубийство влечёт за собой отречение от веры и церкви, от семьи и детей... Если принять на веру версию о том, что Савва всё-таки застрелился, тогда становится непонятным, почему гроб с его телом отпевался в полном соответствии с церковными обрядами и канонами, почему вся семья принимала в погребении самое живое участие.

Рогожское кладбище и фамильная усыпальница Саввы Морозова. Скульптор Н. А. Андреев

Сериал "САВВА МОРОЗОВ", 1-4 серии

ПУБЛИКАЦИЯ russtu.ru по МАТЕРИАЛАМ russian7.ru miloserdie.ru ria.ru coollib.com 24smi.org kstolica.ru

Отзывы и комментарии

Оставьте свой отзыв и/или комментарий