Замысел постановки по Ивану Бунину пришёл к Никите Михалкову ещё в конце 70-х. Как вспоминает сам Михалков, тогда к нему подошёл киновед Владимир Дмитриев и сказал, что если Михалков сможет снять фильм по «Солнечному удару» и сохранить в нём хотя бы 30 % гениальности рассказа, то Дмитриев согласится считать его серьёзным режиссёром. К сожалению, Владимир Дмитриев умер, не дождавшись премьеры фильма, поэтому его мнения мы не узнаем. Хотя не исключено, что ещё при жизни он сформировал свою позицию относительно профессиональной состоятельности своего друга и коллеги по Московскому кинофестивалю.
«Солнечный удар» - рассказ, который хотел экранизировать не только Никита Михалков. Другие кинематографисты (в частности, Иван Дыховичный, а задолго до него Абрам Роом) также пытались приступить к работе над фильмами по этому рассказу, но проекты их сворачивались. Вероятно, потому, что Бунина в СССР хоть и издавали, но не всего, и относились к его наследию настороженно. Никита Михалков приступил к непосредственной работе над сценарием в 2010 году. Причём в основу этого ...
... сценария он решил положить не только рассказ «Солнечный удар», но и дневники Ивана Бунина, которые были им написаны в 1918-1919 гг и вышли под названием «Окаянные дни». Съёмки фильма начались в 2012 году, проводились они в Гороховце (Владимирская область) и Одессе, а также в Швейцарии.
Сюжет фильма «Солнечный удар» включает в себя две линии. Первая напоминает рассказ «Солнечный удар» и в общих чертах его повторяет, хотя замысел у неё принципиально иной. Об этом становится понятно во второй линии, развивающейся параллельно с первой. В ней несколько десятков пленных белых офицеров дожидаются в Одессе решения своей участи большевиками. Один из этих офицеров – как раз повзрослевший «влюблённый» из первой линии, который бродит по лагерю для пленных и постоянно повторяет, словно в забытьи: «Как всё это случилось?» Нельзя понять, думает ли он о переживаемой Россией катастрофе или у него в голове вертится только трагическая история, которая в то же время - воспоминание о нескольких самых счастливых днях его жизни. Михалков наполняет это воспоминание многочисленными деталями, которые должны свидетельствовать о том, что уже тогда, много лет назад, катастрофа для страны уже началась, и пленные белые офицеры в Одессе - лишь закономерное следствие. Сам Михалков появляется на экране лишь однажды: на фотографии главной героини с её мужем, которому она в фильме изменяет с поручиком. От «Окаянных дней» в фильме ничего нет, кроме настроения, заложенного в названии. Бунин писал свои дневники в другое время, в другом месте и с другими мыслями, в том числе, по поводу России и её судьбы. Картина Никиты Михалкова – это авторское высказывание, для которого проза Бунина стала лишь поводом. Поэтому параллели и различия между фильмом и текстами сам Михалков предлагает не искать.
На съемках фильма «Солнечный удар»
Роли второго плана исполнили в фильме звёзды российского кино Наталья Суркова, Авангард Леонтьев, Виталий Кищенко. Но исполнители главных ролей – новички в «большом» кино. Поручика играет латышский актёр Мартинс Калита (его озвучивает Евгений Миронов), а его любовницу - украинка Виктория Соловьёва. Музыку к фильму традиционно написал Эдуард Артемьев – он вместе с соавтором сценария Александром Адабашьяном сыграл в фильме маленькую сценку. Оператором выступил Владислав Опельянц, с которым Михалков снимал все свои игровые картины, начиная с «12». Большое количество натурных сцен, задействованных актёров и компьютерной графики определили большой бюджет фильма – свыше 20 миллионов долларов.
Мировая премьера фильма «Солнечный удар» состоялась в Белграде. 9 октября - московская премьера. В России фильм посмотрело, как уже было сказано выше, 271 тысяча зрителей – на 70 тысяч больше, чем предыдущий фильм Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем 2: Цитадель».
О фильме:
Надеюсь, этот фильм будет сугубо традиционным с точки зрения работы актеров, помыслов, желаний. Я к нему шел очень давно, почти 40 лет. Я написал заявку еще при советской власти. И не было никаких надежд. Притом что Бунин печатался, экранизировать его в то время было не очень. И сам я не был к этому готов внутренне, потому что уж больно тонкая история. После того как я прочел «Солнечный удар«, и мне удалось прочесть «Окаянные дни» Бунина (это его дневники), меня поразило, что это один и тот же человек. Какая боль утраты, ненависть, какое озлобление, какое ощущение несправедливости. Какое ощущение беспомощности перед этой несправедливостью: почему так произошло. Почему те, кто были раньше никем, вот совсем никем: в творчестве, во всем остальном, — сейчас на площадях вещают?
Именно в «Солнечном ударе» миллиметрами, просто миллиграммами, мы видим, как это происходило. Эти зачатки невнимания и ощущение того, что оно как-то там само рассосется (очень русское ощущение) привело к тому, что потом Бунин с ужасом говорит: ничего не останется в памяти от той России, которая была. Это трагедия.
Борис Берман: В чем на Ваш взгляд актуальность «Окаянных дней»?
Во всем! Мы сегодня живем именно в это время. Когда существует Рублевка, страна «Москва» или «Санкт-Петербург» и остальная страна. Когда миллионы гектаров земли не обрабатываются людьми. И мы не думаем о том, что она не может быть долго такой. Она ждет, она просит, она плачет. А потом придет на эту землю другой. Откуда угодно: на Востоке – из Китая, на Севере – из Швеции. И она скажет: «Да иди сюда! Мне все равно, кто. Работай со мной!» В нашей стране, как ни в одной другой, постоянно существует опасность, идущая от «авось».
О подборе актеров:
Это был мучительный процесс. Для меня было самым главным – попытаться найти ее, неуловимую, непонятно почему совершившую этот странный для того времени, дикий поступок. Это мог быть только человек, в котором есть некая тайна. Именно то, что Виктория Соловьева не была актрисой, вообще занималась другим делом, давало мне надежду, что там может быть та свежесть, которая не обременена школой – и я утвердил ее сразу. Поручика мы нашли в Латвии. Мартыньш Калита. Я очень надеюсь, у него может быть потрясающее актерское будущее. Это невероятно профессиональный человек. Очень дисциплинирован. А самое главное – умеет так молчать.
Виктория Соловьева:
Мартыньш Калита:
Время Михалкова: 8 причин смотреть «Солнечный удар»
В прокат вышла экранизация Ивана Бунина, трехчасовой лирико-исторический фильм Никиты Михалкова, слоганом которого стал вопрос «Как все это случилось?», резонно претендующий на статус вечного. Четкого ответа картина не дает, да и бог с ним. Ваш обозреватель провел в зале три счастливейших часа и спешит поделиться впечатлениями
Кадр из фильма «Солнечный удар»
Впрочем, вру, не спешу — я посмотрел фильм четыре дня назад, на первом утреннем сеансе и не бросился тут же к компьютеру: кино вообще и фильм Михалкова в частности — удовольствие, а писанина — нет. Я бы вообще ограничился устными восторгами, если бы не одна забавная (мне, во всяком случае, она кажется таковой) мысль, которую хочется зафиксировать письменно. Про время и повелительное, хозяйское отношение к нему великих режиссеров. 20 лет назад на Каннском фестивале случилась битва века: между «Утомленными солнцем» и «Криминальным чтивом». Победил, как вы, вероятно, помните, Тарантино («Золотая пальмовая ветвь»), Михалков занял почетное второе место (Гран-при). Вы вряд ли забыли и рассказанную в Pulp Fiction историю про часы, семейную реликвию, которую бесноватый ветеран Кристофера Уокена, оказавшись у вьетконговцев в плену, хранил в заднем проходе. Тогда, 10 лет назад, этот анекдот несколько терялся в нажористом коктейле Квентина (рядом с Zed's dead, baby, Zed's dead, танцевальным конкурсом и адреналином в сердце), теперь (может, в связи с юбилеем фильма) представляется знаковым: не «время, вперед», а «fuck время», время, знай свое место; зря, что ли, Тарантино заставил его течь так прихотливо, чтобы воскресали мертвецы. Чудо воскрешения Михалков продемонстрировал в продолжении «Утомленных солнцем», а в «Солнечном ударе» предъявляет счет времени. Здесь часы (или, как говорит смекалистый волжский пацан Егорий, «чясы») — важный действующий предмет, и обходится с ним Михалков (руками героев, естественно) еще жестче Тарантино. Я не стану раскрывать сюжетных ходов — обстоятельный и четкий, как движение пароходного двигателя, фильм интригующе скроен — но про один эпизод разболтаю: в нем фокусник (Авангард Леонтьев) растирает часы рискнувшего блеснуть перед дамой главного героя в металлическую труху. Только фокусник — с повадками проходимца, остановить время не в его силах (разве что подсунет вместо уничтоженных дорогих офицерских часов свои, с заедающей крышкой). Зато Михалков, оживляя прошлое сразу в двух временных пластах и создавая два мифологических пространства — блаженной России до 1913-го и растерзанной двумя войнами после 1917-го, — умело играет в бога. В его распоряжении камера, проверенный источник бессмертия — что понимают уже его персонажи, старый плут из провинциального фотоателье (Александр Адабашьян, постоянный соавтор-сценарист и герой эффектных потешных эпизодов) и неунывающий юнкер (Александр Мичков, актер — открытие «Солнечного удара»), носящийся по лагерю разбитых солдат с завиральной идей запечатлеть всех в позах победителей, для вечности.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
Фокусы, шампанское, солнце, Волга-Волга, удивительная незнакомка и желание, накрывающее как солнечный удар, — в 1907-м, году-мираже, стилизованном то под бойкий дореволюционный водевиль, то под этнографические фотографии Прокудина-Горского. Этот сон об исчезнувшей России тот самый офицер, чьи часы погибли в плошке горе-факира, видит наяву в грязно-сером 1920-м, будучи пленным солдатом разгромленной врангелевской армии; здесь предательство, срезанные погоны, идеалы, ставшие тухлятиной, и проклятый вопрос «Как все это случилось?». Михалков будто бросает своим недоброжелателям мозговые кости: устами одного из героев клянет русскую литературу, вечно недовольную любой российской властью (персонально достается «пьяни и картежнику» Некрасову). Допустима и версия, что революционеров из благонравных детей делает теория Дарвина: только поверьте, что все, даже сам царь, от обезьяны, — и прощай, великая Россия. Ну да не место здесь напоминать, что великая была и весьма немытой. И Михалков, полагаю, не собирался по пунктам объяснять про Октябрь. «Солнечный удар» — не историческое исследование, но соблазняющий гедонизмом fiction (хоть и основанный на реальных событиях) — пусть это будет первой причиной для похода в кино.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
1. Я сейчас формулирую очевидное, тем не менее: за, мягко говоря, неоднозначной общественной и публицистической активностью Михалкова легко подзабыть, что он — один из последних представителей большого авторского кино ХХ века. Особое удовольствие от «Солнечного удара» доставляет осознание того, что сейчас никто, ни у нас, ни у них, не способен снимать с такой висконтиевской статью (кстати, один из эпизодов напоминает — подозреваю, что умышленно, — «Смерть в Венеции», в другом с совершенно постмодернистским прищуром цитируется «Броненосец "Потемкин"»). Притом стиль и взгляд Михалкова опознаются по одному кадру, одной фразе — тоже примета того авторства, что почти утрачено в цифровую эру. Упреки в «клюкве» и «лубке» режиссеру предъявляла еще официозная советская критика, у нынешней, э-э, либеральной общественности есть достойные предшественники. Лучшее доказательство, что водораздел между гражданами пролегает не в области идеологии, а в области эмоций; тем, кто предпочитает империю чувств, в фильме Михалкова уютно. Вся эта «икорка разноцветная», может, и лубок, но такой свой, родной, чарующий — потому что этот автор (в отличие, о, ужас, от большинства действующих российских режиссеров) про радость, не про тоску.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
2. Мало кто из режиссеров так же свободен в обращении с материалом — любым, сколь угодно трагическим. Михалков озорничает и шалит, даже с наступлением на экране окаянных дней, а уж на речном пароходе 1907 года хулиганит от души. Никто бы больше не решился на такой отчаянный и сентиментальный эпизод, как погоня за шарфом, унесенным ветром-разбойником, у Михалкова же выходит легко и бесстыдно.
3. Михалков-художник в разы мудрее и объемнее Михалкова-публициста — потому что на экране нет абстракций, а есть живые люди. Вот пара революционеров, по сути — карателей: венгр Бела Кун и еврейка Розалия Землячка, урожденная Залкинд, классовые враги героев, разрушители, утопившие Россию в крови красного террора. Но эта горячечная террористка в исполнении Мириам Сехон так хороша, что понятно, отчего неуклюжий венгр смотрит на нее, распахнув рот и приговаривая: «Богина!» На экране нет монстров, а есть живые люди.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
4. В фильме присутствует страннейшая эротическая сцена. В ее второй части Михалков, вполне в духе неведомого грядущего века технологий, заменяет объятия любовников кадрами работающих пароходных механизмов. В первой же части этого эпизода с наступающим веком индустриализации встречается неоромантическая мистика; связь, которой герои боятся и которой не способны избежать, напоминает прозу Густава Майринка: страх и секс, соленая влага на теле незнакомки, встреча с которой ставит под угрозу все привычное существование, если не жизнь.
5. В «Солнечном ударе» много незатертых и совсем свежих актерских лиц. Даже на главные роли Михалков рискнул пригласить не звезд, более того, почти инопланетян: латышского актера Мартиньша Калиту (озвучивает его, если слух меня не подвел, Евгений Миронов, может быть, немного чересчур узнаваемый) и Викторию Соловьеву, переехавшую в Москву из Киева.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
6. Фильм идеально выдерживает горько-сладкую ноту ускользнувшего, утраченного, недоговоренного, звучащую только в лучших ретророманах. «Будет память, пока не выдохнется, а потом суп с котом». «Того, что случилось, никогда не было и более никогда не будет».
7. На финальных титрах сам Михалков в сопровождении Кубанского казачьего хора поет романс «Не для меня» (который многие принимают за народную песню) — тот, что напевал герой Станислава Любшина в «Пяти вечерах» (и тот, что стал основной музыкальной темой великого спектакля Петра Фоменко «Одна абсолютно счастливая деревня»). Поет Михалков не то чтобы профессионально, но здорово.
Кадр из фильма «Солнечный удар»
8. В самом начале я сказал, что ответа на «Как все это случилось?» мы не получим; не считать же убедительной версию глобального солнечного удара. То, на что легко списать жар тела, лихорадочный адюльтер, не применимо к глобальному катаклизму, переломавшему мир сто лет назад. Это какая-то даже глупая идея. Но такая залихватская! Все беды и радости — от куража, от солнечных бурь, горячей страстной крови. Заканчивается плохо, но разве это значит, что не стоило начинать?
...Вёрстка RuslanStudio по материалам Filmpro.ru и Snob.ru
